Оззи Осборн дал интервью Дэвиду Гансу 10 января 1982 года в гастрольном автобусе, по дороге из Солт Лейк Сити в Денвер.
Оззи: [первоначально обращаясь к издателю Майклу Дженсону] …20-го января, одна тысяча девятьсот семьдесят гребаного восьмого года, умер мой отец. Гребаная ирония во всей этой ситуации состояла в том, что ему охеренно не повезло, у него был рак горла и ему вставили трубки, в желудок, пищевод и яички; он весь был утыкан этими самыми трубками. Мой отец умер в той же самой больнице, в которой семью годами ранее родилась моя дочь. Моя дочка родилась 20 января в 11:20, а 20-го числа мой чертов батя умер через семь лет в той же самой больнице в 11:23. Это было чертовски странно, чувак. Знаешь, какую самую поразительную вещь он мне сказал? Как-то раз я признался ему в том, что принимаю наркотики, и спросил его: «Прежде чем тебя не станет, не желаешь закинуться?» На что он мне ответил: «Обещаю, я попробую наркотики.» Ему кололи морфий, и поэтому он ничего не соображал, должно быть он жутко мучился от боли. Его прооперировали во вторник, а в четверг его не стало… Никто не мог понять, что он говорит, потому что он был невменяемым. Он говорил мне, для него существовал только один наркотик «скорость» (амфетамин) – он говорил, [нашептывает, растягивая слова, подражая своему отцу] «ссскккооорроосстттьь.» И он умер у меня на руках. Но больше всего меня сводили с ума сами похороны. В церкви я напевал гребаный Paranoid… Обожрался секоналом, напился… просто убрался под чистую. Пришли все наши родственники, которых я не видел гребаную вечность, и начали комментировать. В Англии так любят глумиться над чертовой смертью. Мой отец ненавидел своего брата Гарольда – вся моя семья – чертовы психи; моя сестра дважды сводила счеты с жизнью. Моя вторая сестра законченная неврастеничка. Вся моя семья жила под знаком безумия, понимаете? Я же использую свое безумие себе во благо. Мы сидим на похоронах облачившись в черные одежды. Все мои родственники, которых, мать их, я не видел полжизни. И кто-то выдает такое: «O, похоже, что ты следующий кандидат,» и прочее говно. Я поднялся по лестнице и взбесился! Они все пили чай, и черт возьми, целовали моего отца, лежащего в гробу.
— А ты как же?
— Я заставил их развинтить гроб. Он был похож на педика, на гребаного гомосексуалиста – намазанный чертовым гримом. Мне пришлось взглянуть на своего отца и поцеловать его. Парень, который доставил его, развернулся ко мне и сказал: «Не снимайте крышку с гроба надолго, ведь и так попахивает.» На что я ответил: [говорит медленно] «Черт возьми, это в конце-концов мой отец». Моя мать была в бешенстве, и началась катавасия, чертовы своры, сцены и прочее. На похоронах я напился как дурак. Я прихожу в эту чертову церковь – я старший сын в семье, я несу гроб – и должен все это терпеть. Ну прям как в самолете, чертово безумие. Мой отец всегда мне говорил: «Я не верю в гребаного Бога, не верю в чертов ад – я верю в себя. Ты должен поверить в себя, потому что ты единственный, кто способен поверить в себя, доверься своему чувству.» Вот чему я научился у своего отца. Мой отец был одним из величайших парней, когда-либо живших в этом гребаном мире. Знаете, когда я работал на обычной работе на заводе – в последний раз я работал настройщиком автомобильных гудков и сидел в звуконепроницаемой будке. Эти гребаные автомобильные гудки двигаются по ленте конвейера, а вы сидите в этой чертовой камере – будке, ну прямо как герой из фильма «Flash Gordon». Берете автомобильный гудок, устанавливаете его в специальный зажим и настаиваете эту гребаную штуковину на определенную частоту. И один парень работал на том производстве хуеву тучу лет. Он рассказывал мне о гребаных налетах во время войны, как немецкая авиация бомбила Англию, понимаете? И как-то раз я спросил его: «»Эрри, а ты давно этим занимаешься?» Он ответил, что работает на этом производстве 35 чертовых лет. И говорит такой: «Мне скоро на пенсию. Скоро я получу свои золотые часы.» Тогда я просто схватил свои инструменты и шмякнул их об пол и сказал ему: «Послушай, старик – если мне понадобятся, чертовы золотые часы, то я пойду и грабану ювелирный магазин. Я увольняюсь. Передайте мастеру, что я свалил». И черт подери – больше я не работал.
— Уже сочиняешь новые песни?
— Да.
— И песен поднабралось уже достаточно?
— Нет, я только начинаю, определяюсь с тем, чем буду заниматься. Песня Killer of Giants будет о средневековье. Bark at the Moon о волках, оборотнях и прочем дерьме.
— И ты напишешь множество песен на эти темы?
— Мне надо бы записать концептуальный альбом, и я хочу его записать. Все песни на одну единую тему, понимаешь? Вот какая идея пришла мне в голову. Но я не знаю, получится ли у меня из этого хоть что-нибудь или нет.
— Сколько песен ты пишешь?
— Я их не пишу – это делают мои музыканты.
— Я заметил, что в авторстве песен стоят имена всех участников группы.
— Все обмениваются идеями и получаются такие рок-н-ролльные джунгли. Понимаешь, если какую-то идею поддерживают все музыканты, то эта для всех покатит. Руди может придумать гребаный рифф, я активно сочиняю, но если Руди, Томми или Дон придумывают нечто такое, что подходит всем, каждый получает свою долю авторских. Пока все вносят свой вклад в общее дело.
— Ты пишешь слова всех песен?
— Нет. Это не мое. По большому счету, у меня появляется идея, такой первичный посыл, и мы работаем над моей задумкой все вместе.
— Как давно ты играешь с этими ребятами?
— История моего знакомства с Томми довольно забавна. Впервые я ушел из Sabbath в семьдесят, хер упомнишь, каком году. Я обратился в менеджментскую компанию. Мой старинный друг тогда работал рабочим сцены у Pat Travers, и Pat Travers искали нового барабанщика. Я сказал этому парню (его звали Дейвом), что хочу пригласить Томми себе в группу. Томми только что ушел из Black Oak… и в конечном итоге связался с Pat Travers. Когда я окончательно ушел из Sabbath, то всем рассказывал о Томми. Заявил, что хочу с ним играть, назвал его величайшим в мире рок-н-ролльным барабанщиком, и я искренне так считал. Мне не просто попробовать это объяснить, но для моей группы все сложилось крайне удачно, так словно мы все были просто обязаны встретиться. Мы с Томми вращаемся в одних кругах где-то с 1972-73, когда он играл в Black Oak, а я в Sabbath. Я считаю его величайшим, мать его, барабанщиком в мире.
— Как ты нашел остальных ребят?
— Я нашел их в венерологическом диспансере. Трудно рассказать, как все сложилось. Когда я ушел из Sabbath, я нихера не соображал. Я решил, что своим уходом я все просрал, для меня эта группа стала единственной возможностью свалить из провинциального очка. Я отправился в Лос-Анджелес и прослушал многочисленных клонов Тони Айомми, просто умереть можно. В конечном итоге один парень мне сказал: «Я хочу, чтобы ты послушал вот этого гитариста.» В этот момент я был вообще никакой – впрочем, как и обычно. Прослушивание в 4 часа утра, он только настраивал свою гитару, когда я сказал: «Ты принят.» Феноменально. Мне похуй как он выглядит… у меня чутье на нужных людей. Можно быть величайшим гитаристом в мире, но если вы не наделены необходимым мне чувством, тогда вы в пролете. Руди пришел и прошел прослушивание, и тут же вписался. [басист до Сарзо] был опездолом, его интересовали только деньги, он был типичным рвачом, уродом.
— Как долго ты играл с ним?
— Месяцев девять.
— Как ты на него вышел?
— Он свалился с ебучей елки.
— А Дон?
— Это другое дело. Дон был в теме с самого начала, играл в качестве сессионщика. До него, на гастролях, с нами играл другой клавишник, но Дон засветился на альбомах. Так или иначе, он замечательный музыкант. Откуда ты родом, Дон? — Из Сандерлэнда. — Скучный Сандерлэнд. [смеется] Тогда я впервые в жизни увидел океан и охуел. У меня есть тетка, как там ее на хер зовут? Элси? Ада? Тетя Ада! У ней был муж, который был похож на деревенского служку. Однажды, я пырнул ножом ее кошку, когда мне было 11, на заднем дворе, в тот момент, когда моя мама загорала. Меня загоняли по чертовому дому. А как-то раз я попробовал повеситься.
— Сколько лет тебе тогда было?
— Четырнадцать.
— И почему ты это сделал?
— Мне стало интересно, что чувствует повешенный. В Англии есть такие дома с террасами, и между домами есть проходы, по типу переулков, и в этих проходах стоят столбики. Я подумал: «Так, я хочу повеситься» — я не вру. Так я взял у своей матери бельевую веревку, сделал петлю, закинул ее на один из столбиков в проходе, потом спрыгнул, мать его, со стула, держась за веревку. Я решил, что когда начну умирать, освобожусь от веревки и со мной, бля, все будет в порядке. Мой отец вышел из дома, засек меня за этим делом и отпиздохал меня. Я подумал: «Бля, надо было мне реально повеситься.» Как-то раз я поджег свою сестру. Попробовал задушить своего младшего брата, потому что ненавидел его. Как-то раз мои друзья дали ему использованный гандон и сказали, что это надувной шарик. И он приперся с этим самым шариком домой, в воскресенье после обеда.
— Он что, рехнулся?
— Нет. Теперь мой брат единственный здравомыслящий человек из всей семьи. Он пришел домой, надувая этот самый шарик. Мой отец заставил его прополоскать рот с мылом.
— А почему ты поджег свою сестру?
— Да она мне не нравилась. Я облил бензином ее юбку и поджег ее. Как обычно, меня пиздили и гоняли по всему дому.
— Тебя серьезно отпиздили?
— О, не слабо. Типичная ситуация для того времени. Это было отличное время, старик.
— Тогда ты был счастлив?
— Нет, потому что моя мама не смогла бы…мм, она… она просто не смогла бы.
— Не смогла бы чего?
— Дать мне полную свободу действий. Я помню, как однажды я заболел. Серьезно заболел… и лежал на диванчике. Вот я лежу в постели и мастурбирую. Это нормально для мальчика, когда он о чем-то думает и мастурбирует – можно закрыть глаза и представить себе объект, человека, предмет своего вожделения. И это может быть что угодно – этот предмет может быть не большим, ни маленьким, не круглым, не длинным – любой формы и содержания. И это буквально сводило меня с ума – я сходил с ума. Я содрал свои битловские фотографии со стены, начал их сжигать и творить прочие безумства. И однажды, когда я заболел – уход был таким, если бы вы оказались в нашем доме…У нас было только три комнаты, а в семье было шесть детей, и мои родители, так что нас было [задумывается на секундочку] восемь человек. Мои мать и отец заняли переднюю, а мы обычно кучковались в задних комнатах. У кровати обычно стояло ведро с мочой, гребаное пластиковое ведро с мочой, оно стояло там месяцами. У нас никогда не было чистого постельного белья, в качестве гребаного постельного белья мы использовали пальто. Честное слово. Больной в нашей семье пользовался особой привилегией, можно было спать на кушетке на первом этаже и смотреть телек. Больше всего мне нравилась передача «Воскресной ночью в Зале Лондон Палладиум». Мой отец отправлял моего братца или кого-то помоложе в какой-нибудь винный магазин прикупить пару бутылочек сидра и немного картофельных чипсов, понимаешь? И вот я лежу на чертовом диванчике, смотрю телевизор и думаю, что мне крупно повезло – когда все остальные дети отправились спать. И в этот момент мне в голову приходит такая мысль: «Грохни свою мать. Вставай и убей ее – она воплощение зла.» Клянусь богом, я представил себя, как я встаю с этого чертова диванчика и бегу, бегу. Я остановился, прошел через кухню в ванную, и дрочил там часа четыре. В конечном итоге я попал в психушку. Доктор беседует со мной и задает первый вопрос – это было прикольно — «Вы мастурбируете?» Я годы сидел на кокаине, я принимал LSD, вместе с Биллом Уордом мы два года ежедневно принимали LSD. Я превратился в непредсказуемого типа. Я попадаю в дурдом, и первое что спрашивает меня доктор: «Вы мастурбируете?» Я развернулся к нему и сказал: «Послушай, засранец, я здесь, чтобы вылечить свою голову, а не свой член.» Но потом я кое-что прочел по этой теме, хотя я мало читаю. Я читал о том, что мастурбация для парней по всей вероятности большой признак незащищенности, а ведь я так себя и чувствую, ненадежно – я очень неуверенный тип. В душе. Это правда.
— Ну, хорошо, если не считать, что ты попытался ее убить, ты любил свою маму?
— Нет, но я трахнул того парня, который любил ее. [по всей вероятности это такая английская шутка или поговорка] Смерть прикольна тем, что она наступает неожиданно. Для меня смерть это следующий этап. Я не верю, что для нас может быть конец – не верю, что со смертью наступит конец всего человечества.
— А ты вообще занимаешься сочинительством?
— Ничего такого.
— Как же ты все разучиваешь?
— Из головы.
— Какую музыку ты слушал в детстве?
— Beatles.
— А до них?
— Только их. The Beatles дали мне все, особенно Пол МакКартни. Я им восхищаюсь.
— А вы когда-нибудь встречались?
— Никогда. Я встречался с его братом, но с ним лично никогда.
— Похоже, что сейчас ты можешь самостоятельно писать аранжировки.
— У меня нет желания этим заниматься. Если мы когда-нибудь встретимся, значит встретимся.
— Назови первую купленную тобой пластинку.
— Я часто воровал пластинки, и никогда их не покупал.
— Тогда назови первую сворованную тобой пластинку?
— Скорей всего это была…»Love Me Do.» Я был просто непревзойденным магазинным вором. Пальто на руке, «Простите, сер» — бац! Пластинки нет и меня в магазине нет, вот такой я рок-н-ролльный бунтарь.
— Во сколько лет ты начал играть в своей первой группе?
— Я сделал это ради того, чтобы не идти работать на завод. В школе я никогда не учился… Однажды я отметелил учителя железным прутом.
— Гм, и после этого ты вернулся в школу?
— Да. Того учителя уволили за то, что он приставал ко мне. — Значит, ты так и не доучился? — Я бросил школу в 15, пошел работать и в первый же рабочий день отрезал себе большой палец. [показывает шрам на первой фаланге большого пальца] Мне его обратно пришили. Когда-то я таскал с собой, есть такие кухонные наборы, мясницкие ножи? Большие ножи для резки мяса? Я жил по принципу «пан или пропал». Я — сумасшедший! Я пролетел через витрину магазина, дрался сразу с тремя парнями. [Оззи показывает длинный шрам на локте, который тянется по всей руке, с наружной до тыльной стороны в месте сустава] На самом деле, я чуть было не лишился руки, понимаешь? Мне 12 часов кололи глюкозу, докторам пришлось влить в меня несколько пинт крови. На тот момент, я только что вышел из тюрьмы… сидел за ограбление со взломом.
— Получается, что Black Sabbath наставили тебя на путь истинный?
— Нет, это я наставил Black Sabbath на путь истинный, потому что они все – кроме Билла Уорда; он мне как брат, я никогда не скажу ничего дурного о Билле Уорде. Остальные ребята – просто уроды.
— Вы все выросли вместе?
— Тони Айомми постоянно бил меня, когда я учился в школе.
— И каким же образом вы стали играть в одной группе?
— …Мне трудно это объяснить, вот ты живешь на большом континенте, а мы жили в гетто. Все знали друг друга в пределах одного гребаного квартала, усекаешь? На самом деле, это было бы очень интересно… но теперь все не так. Мне только жаль свою сестру… однажды моя сестра просто сбрендила и отрезала головы фигурам людей на фотографиях. Когда я был пацаном, мы все жили дружной семьей. Она сходила с ума, кругом одни безголовые фото. Еще была Джиллиан. Она загремела в психушку, пару раз пыталась покончить с собой.
— Единственный здравомыслящий ребенок в семье?
— O, да. Прошу прощения – я понимаю только одного человека, мою сестру Джин, старшую сестру, и еще свою бабушку, ей уже 90.
— Твоя мама все еще в здравии?
— O, да. Если честно, то я редко с ней общаюсь, просто некогда. Это звучит немного странно. Знаешь, вся эта слава и прочее дерьмо заставляют меня быть другим человеком. Мне очень трудно общаться с людьми, потому что их интересует только одно – как прожить на свои деньги, как их тратить с умом на жизнь.
— А ты одалживаешь им деньги, вообще помогаешь им?
— Да, даю, когда я бываю там. Моя мама может позвонить мне хоть сейчас, и я пожертвую ради нее своей жизнью. Я могу отдать за нее свою жизнь – ведь она родила меня.
— Ты состоятельный человек?
— Мне комфортно. Я безумен – просто псих, и конечно признаю собственное безумие. Я повергаю в тотальный ахуй каждого человека, все общественные институты и всех людей, потому что, все они спятили. Я безумец, который смотрит в мир и говорит: «Вы утверждаете, что я ебанидзе!- Посмотрите на самих себя, мудилы!» Люди утверждают, что я безумен – я безумен, окей? Но я, мать вашу, не делаю бомб, не создаю орудия убийства, чтобы уничтожать других людей. Я стараюсь делать только одно – подняться на сцену и выложиться перед своей публикой по полной. Иногда это получается, иногда нет. Очень часто, не получается. На концерте в Salt Lake City я пел просто отвратительно, но при этом мне удалось создать нужный настрой. Не нужно петь; черт возьми, не нужно играть. Теперь я убежден в том, что могу выйти на сцену и полтора часа поболтать с людьми. Это звучит эгоистично, но у меня получилось настроить народ на правильный лад, дать им нужную позицию, черт меня дери!… Как ты думаешь, в чем секрет успеха такого засранца как Билли Грэхем? Он отстойней некуда, чувак. Он – полное дерьмо, потому что я не стесняюсь утверждать, что я зарабатываю на всем этом деньги. Я делаю охуенные деньги на своих выходках. Он делает большие деньги на своем деле, но мать его за ногу, никогда не признается в этом – он засирает другим мозги. Всем нужен веррующий. Старик, во мне нет ничего такого, ничего особенного – я просто выходу на сцену и отдаюсь им.
— А во что ты веришь?
— В себя.
— Мне вот стало любопытно: на своем шоу ты скорее стебешься над смертью, и, тем не менее.
— Вы рождаетесь, дышите, и, блядь, помираете. Мы все помрем. Вспомни сколько народу задохлось в душегубках гребаного Дахау! Они все отправились на тот свет!
— Но вспомни, как умер твой отец.
— Ну и че?! Он мертв! Он сгинул, его нет, его больше здесь нет. Он продолжает жить в моей голове – он постоянно разговаривает со мной, в моих снах. Я расскажу тебе одну забавную вещь. Я старший сын в семье, а моя сестра Джани – старшая сестра. И нам обоим приснился один сон, что мой отец вылез из гроба вместе со своим мертвым младшим братом, и они начали танцевать. Мы рассказали об этом нашей маме.
— И как она отреагировала?
— Она решила, что это какой-то, черт его дери, спиритический сеанс… Я могу двигать предметы, при желании.
— И как ты это делал?
— Сегодня вечером ты сам видел, что я двигал. Людей! Если у меня есть настроение, то я могу разрушать предметы. Я осознаю в себе эту силу. Меня очень часто спрашивают: «Ты верующий человек?» Я отвечаю так – «Я видел день, видел ночь. Я предпочитаю ночной образ жизни, потому что меня никто не узнает ночью. А вот днем я похож на посаженого в клетку зверя и просто терпеть ненавижу дневной свет».
— Тебе спокойней ночью?
— Значительно.
— Мы снова говорим о твоем чувстве незащищенности?
— Вероятно.
— Ты несчастен?
— Не знаю.
— Почему не знаешь?
— Я разбалован. Мне так везло по жизни, что я беспомощен перед лицом неудачи. Мне очень трудно это объяснить, но последнее время мне часто не везло. Сколько мне не перло по жизни, столько же раз я и обламывался. Но удачные моменты остаются в памяти, они поднимаются как платина. Моя удача соизмерима с моей неудачей. Мне приходится с этим разбираться… нужно уметь побеждать себя. Чтобы ваше сознание не говорило вам, вы можете все преодолеть, со всем справиться.
[В этот момент Оззи подносит горящую сигарету Marlboro к своей руке, сигаретный пепел, но не мерцающий огонек, раскаленный конец – и тушит сигарету об руку. Он долго держит окурок прижатым, почти минуту. Сначала я думаю, что он мухлюет, НО ПОТОМ я вижу на его руке очень четкий пузырь ожога. Да, этот дурилка действительно достаточно безумен, чтобы проделывать подобное, но так или иначе, ему должно быть реально больно]
— … мне больно. Мой разум говорит мне, что мне больно – боль пронзает мою голову. Завтра на этом месте будет след ожога, но мне плевать. Я умею это игнорировать. Но вот людей я игнорировать не умею. Они делают меня счастливым – само выступление на сцене, представление.
— А что вчера ночью стряслось с Pooky? Воровство собак, полиция?
— Время от времени, я «съезжаю с катушек». Как-то раз я чуть было кого-то не грохнул – это было печально. Я – лунатик. Гастрольный прессинг, давление – любой человек умеет себя обуздать, а я не умею.
— Что же с тобой случилось?
— Я отдал душу за грамм кокса. Рок-н-ролл это моя религия, истинная, правда. И это мой закон. Если я убиваю себя, зарабатывая на жизнь, если люди хотят сводить меня с ума, чего бы они не хотели, это их привилегия – и твоя привилегия тоже. Сомневаюсь, что я халтурю, все по-честному; черт возьми, не думаю, что я наношу кому-то вред. Что может быть еще более пагубным, чем такой простой парень как я с умением заводить публику, с умением хорошо проводить время, с умением отрываться? Что в этом хуевого? Куда безумней давать молодому человеку гребаную винтовку и говорить: «перебеги на другую сторону холма и тебя грохнут». Или я поднимающийся на сцену, прыгающий как человекообразная обезьяна, как пиздасос прыгающий эти полтора часа?
— Очевидно, ты относишься к своей работе очень серьезно.
— Моя работа – моя жизнь! Я – незаурядный клоун. Когда я еще был ребенком и учился в школе, если я видел вокруг себя кислые физиономии, я делал все безумства, чтобы их развеселить, к примеру, выпрыгивал через гребаные дверные проемы, вешался, да все что угодно, потому что я ненавижу, когда кто-то печалится. И вместе с тем, должно быть, я один из самых здравомыслящих людей на свете, потому что я неуверенный в себе человек, я — шизо, но я знаю свое место – и верю, что у меня своя миссия. Я верю в карму. Наверное, я говорю тебе какие-то бредовые вещи.
— После 12 лет в роли успешного рок музыканта.
— Я не музыкант – я плохой актер.
— Ну, хорошо, спустя 12 лет удачного плохого актерства, ты так и не чувствуешь в себе уверенности?
— Нет, совсем не чувствую. Вечная неуверенность.
— Так чего же ты боишься?
— Я боюсь…самого факта своего страха, сам этот факт мотивирует меня. Себя я представляю этаким сильным ублюдком, и это сказывается на моей физической силе. Моя невеста, Шэрон, которая также является моим менеджером, и по всей вероятности теперь является моей бывшей невестой, потому что прошлой ночью я облажался, я терплю самого себя. Я похож на зверя в клетке – хочу заниматься этим, и вместе с тем не хочу. Сколько раз в неделю вы спрашиваете себя: «Хочу ли я заниматься этим с 9 до 10:30»? Сколько твоих знакомых могут такое вытерпеть?
— Включаться и выключаться?
— Да. Вне зависимости от времени суток – я давал концерты и в гребаные 7 часов утра. Но теперь мне тяжело это контролировать. Это чертово чувство пронизывает мое тело – я дрожу. Клянусь богом, меня до сих пор колбасит после сегодняшнего концерта, как ты сам, очевидно видишь. Почему-то люди считают рок-н-ролл такой глобальной, невъебенной вечеринкой… а заниматься этим охуенно тяжело, но я чертовски люблю делать свое дело. И всегда буду любить. Вам меня не остановить… Я буду одним из тех бангос, и не хочу, чтобы это случилось, потому что это трагедия. Я всегда буду Оззи. По крайней мере, я уже оставил свой след в этой выгребной яме под названием мир, в котором мы все живем.
— Неужели это такая выгребная яма?
— Нет. Вовсе нет. Я счастлив, когда балдею.
— Постоянно? Пьян к обеду?
— Нет, я не пью перед выходом на сцену. Сейчас, я страдаю от перенесенной контузии, я так думаю [до этого он сказал, что Шэрон запулила ему в затылок пузырьком от духов, во время разборки прошлой ночью]. [Оззи показывает на ожог оставленный сигаретой] Кого это волнует? Я рву задницу, стараюсь расшевелить других людей, чувак, я говорю им: «К чертям все это дерьмо! Давайте отдохнем! Давайте веселиться! Что с вами такое, люди?» Вчера я спел отстойно. Вы встречаетесь с этими прожженными гребанными рок-н-ролльщиками, и очень печально, когда видишь как такой парень как Джим Джонс который отправляется – куда он там ехал?- в Гайяну – и заставляет людей убивать себя.
— Чем бы ты лучше занимался?
— Рок-н-роллом, конечно.
— Постоянно, каждую минуту.
— Должен признаться, порою мне кажется, в эту музыку вкладывается негативный посыл.
— Что именно?
— Образы и все что с ними связано. Сегодня вечером я болтал с детишками в холле, и они говорили о том, что Black Sabbath поклонялись дьяволу.
— Бредятина! Чушь полная!
— Но если так считают подростки.
— Я не могу акцентировать внимание, больше не могу никому ничего говорить. Если тебя хочется прокручивать мои альбомы задом наперед, если ты, черт тебя дери, хочешь так думать, то думай. Почему о Black Sabbath сложилось подобное мнение? Тогда мы хотели стать успешными; хотели разбогатеть. Нам захотелось вырваться из этого гребаного очка в котором мы жили. Изначально наша группа называлась «Earth,» и мы озадачились: «Какую музыку, черт подери, люди хотят услышать?» Неужели они действительно хотят слушать эти гребаные сладенькие песенки, что так часто крутят по радио. Помню, что у меня даже не было своих ботинок – я ходил в каких-то лохмотьях. Я сказал парням: «Послушайте, чуваки – столько народу твердят о том, как же прекрасен этот ебанутый мир, и на свете так много мудаков таких как мы, у которых нет ничего.» Но Sabbath закончился для меня – потому что они начали строить из себя крутых парней, а я никогда таким не был и не буду. Они говорили что-то типа: «Мы не станем этого делать, нам надо пять полотенец, восемь кусков гребаного мыла, подавайте нам чертов Courvoisier,» и прочее говно. Я этого никогда не понимал, потому что в отличие от них, я не забываю о своих корнях.
— Потом они также записывались в модных студиях.
— O, ебать-копать! Боже Правый! Мой последний выкидыш в составе этой ебучей группы состоялся в Канаде, в Торонто – в феврале тысяча девятьсот семьдесят, кажись в 78. В студии Sound Interchange. Мы отправились туда, потому что именно в той студии The Rolling Stones микшировали свой концертник, на обложке которого они кусают друг друга за руки, или что-то типо этого. Ведь там записывались the Stones. Гребаная студия, куча говна. Прежде чем поехать туда, у нас были написаны половинки двух песен. Мы поехали в Канаду из-за проблем с налогооблажением, в Англии злющие налоги. В конечном итоге, запись этого альбома обошлась нам в почти, что 500 гребаных тысяч долларов, а такая куча бабок была для меня является самой большой грудой конского навоза которую я только видел. Я остался недоволен тем альбомом.
— А как ты ушел из Black Sabbath?
— Достаточно легко – меня уволили. Я больше бы не вынес их дерьма. Я ушел первым, но мой адвокат сказал мне: «Если ты уходишь добровольно, то тебе ничего не светит. А вот если тебя увольняют, то ты можешь срубить кучу деньжат.» Мы были на мели. Вот что я тебе скажу, Black Sabbath, клянусь Богом – не знаю как сейчас… но тогда, у нас, на хер, не было ни копейки. НИ КОПЬЯ! Нас нагрели на 15 миллионов. Все наживались на нас! Мы не хрена не смыслили во всем этом! Наивно полагали, что пока у тебя есть Роллс Ройс и куча кокаина перед носом, все круто. Это такой серьезный синдром – и он оставил шрам у меня в мозгах – теперь я почти никому не доверяю. Я доверяю своему менеджменту, хотя многие не верят моему менеджменту. Я верю своему менеджеру, а что мне еще остается, я доверяю им.
— Это ясно, если ты собираешься жениться.
— Но она больше не хочет слышать о браке.
— О, дай ей угомониться…
— Да, конечно. Я общаюсь с ребятами из Sabbath… моя сольная карьера это ничто иное, как возврат к корням. Я обратился к ним: «Давайте вернемся к основам, и зададим жару» – можно подниматься на сцену и воспроизводить на ней студийное звучание.
— И как ты сам отнесся к своему увольнению из Sabbath?
— Я нажирался и накачивался наркотой каждый божий день. И еще меня угнетал тот факт, что Тони Айомми использует Шэрон Арденн в качестве своей мотивации – он делал вид, что влюблен в нее.
— А на тот момент ты уже любил ее?
— Нет. Я не могу объяснить, так как это крайне сложное дело. Может быть Шарон могла бы объяснить тебе все это лучше меня.
— А тогда она уже занималась делами Black Sabbath?
— На тот момент, да. А я хотел судиться с ебанатным лейблом Warner Brothers, если тебе надо знать мое искреннее мнение. Я не стану ничего рассказывать, потому что мне ни к чему лишняя ответственность.
— Ты был не доволен как фирмой грамзаписи, так и самой группой?
— Я вообще был всем недоволен. — И что случилось после того, как тебя уволили?
— Я собрал группу. Я уж было решил, что Шэрон пошлет меня далеко и надолго, и как это случилось.. Я верю, что в тот момент, если бы Black Sabbath не развалились, нам бы удалось сохранить в тайне самый крупный скандал 70-х. Я не называю никаких имен, и ты можешь это печатать. Я не называю имен, никаких компаний, ничего и никого, но я убежден, что мы могли бы смогли бы совладать с таким человеком как Дон Арден, а он сильный ублюдок, и с организацией Ардена. Мы смогли бы сделать весь этот бизнес прозрачным. Но они [вероятно другие музыканты Sabbath] сами втянули себя во все это. Я торчал в чертовом отеле Le Parc, в гребаном Лос Анжелесе, сидел там как куль с говном, а Шарон приходила ко мне и говорила: «Мы хотим продолжать работать с тобой, и послать остальных куда подальше,» потому что они сами вляпались во все это. Я отгородился от этого мира, на несколько месяцев.
— И что ты делал?
— Я сидел в номере и нажирался каждый день, слушал как парень через дорогу каждую ночь гоняет гребаную «Iron Man».
— Почему?
— Не знаю.
— В расстройстве?
— В охуенном.
— Три месяца?
— Три месяца.
— И не хотел ничем заниматься.
— Сидел в номере с ящиками пива.
— Мне трудно понять мотивацию подобного поведения. Должно быть тебе было плохо.
— Очень плохо, потому что меня унизили последний раз.
— И что помогло тебе выйти из этого состояния?
— Пинок под зад и удар в зубы от моего менеджмента. Они заявили: «Послушай: мы верим в тебя, но ты, мать тебя ети, должен собраться; должен показать нам, на что ты способен.» … Как бы обломно не было, все поправимо. Это похоже на первый занюх кокаина, когда кажется, что все просто круто. Но когда придет время опускаться на самое дно, никто не сможет вспомнить тот день, когда от кайфа вы взлетали ввысь как воздушный змей. Возвращение в реальность. Вот тебе объяснение человеческой зависимости. Я зависим от алкоголя.
— Ты продолжаешь принимать кокаин?
— Время от времени. Но у меня менеджмент который не дает мне расслабиться. Я такой человек, который не может ограничиться одной таблеткой, мне надо заглотить все 15. Мне нужно закинуться всем чем угодно только для того, чтобы подчистую убраться. Я не могу выпить немножко, и успокоится, мне надо обязательно нажраться. По типу «тормоза придумали трусы». И это мое жизненное кредо!
— Редакция одного из журналов, на который я работаю, хотела бы знать как подобная жизнь влияет на твою потенцию?
— Я живу сексуальной жизнью, но бывает по-разному: месяца три я трахаюсь как одержимый, а потом сексуальный спад и я чувствую себя ущербным.
— И как долго?
— По-разному. То есть, когда я впервые приехал в Штаты, я трахал все, что движется. Я подхватывал трипак неисчислимое число раз, но внезапно понял: «Зачем я признаюсь в любви всем этим девчонкам, зачем я им вру? Мне же надо только одно – затащить их задницу в постель и хорошенько оттрахать». Я помню один случай, мы выступали в Virginia Beach. Стук в дверь. Я только что поговорил со своей женой – своей бывшей женой – кладу телефонную трубку, и кто-то стучится в дверь. Входит красивая телочка, мысль «Бля, сегодня вечером мне прет!» Я заваливаю ее на постель и отпердоливаю по первое число. Она уходит. Снова стук в дверь. Я думаю, что эта цыпа что-то забыла… а это уже другая телочка у двери. Просто красавица писанная! Клянусь, она выглядела как ангел. И я ее тоже пердолю. Она сваливает. Снова стук, и я уже думаю: «Да что же это такое! Офигеть!» Третья, пятая девчонка, я трахнул пять тетенек – откуда они все берутся? Я иду по коридору и думаю: «Какого черта?!» На крыше гостиницы вечеринка и море девчонок. Но дошло до того, что я больше не мог этим заниматься, наверное, повзрослел, я надеюсь. Когда ты зеленый пацан и тебе 24-25 лет, ты приезжаешь из Астона в Штаты и видишь все эти вожделенные пезды готовые к траху, ты ломишься как бык на ворота. Как гребаный лунатик – я участвовал в оргиях, жил супер насыщенной сексуальной жизнью. Это было странно и дико. Я дотрахался до предела, а все, потому что боюсь подцепить неизлечимую болезнь. А таких болезней уйма. Я больше не хочу этим заниматься. Возможно это звучит немного странно, но я хочу поберечь себя. Я смурной ублюдок, потому что хочу быть в центре внимания, но отвергаю людей.
— Что происходит?
— Я перехожу из реального мира в мир зомби.
— И где мы сейчас?
— На пол пути в этот мир.
— Оззи снова превращается в Джона?
— Гммм. Черт, я знаю, что не дотяну до старости. Я это знаю.
— И что же грядет?
— Не знаю. Черт, я не планирую превзойти себя. Но скоро со мною что-то случиться.
— Похоже, что тебя это не очень беспокоит.
— Че за херь? Уж лучше я буду смотреть в гробу как огурчик, чем как развалина. Здесь стоит постараться. Ты представляешь меня 65 или 70-летним, распевающим: «Как-то раз я трахал водевиль, помните его?» [говорит старческим голосом] Черт подери, это не для меня, старина. Прожигать жизнь. Я больше о себе, мать вашу, не беспокоюсь. Однажды мне приснилось, что я женюсь, что у меня в Штатах свой дом, и в конечном итоге мы уходим на пенсию, но я никогда не уйду на покой. Моя бывшая жена как-то спросила меня: «Чем ты будешь заниматься в 57 лет?» На что я ей ответил: «Послушай, ты, пиздося, ты когда-нибудь видела 57-летнюю рок звезду – так вот я буду первым.» Почему нет?
— Как долго вы были женаты?
— Ну, я познакомился с ней на Хэллоуин, когда она упала со своего метловища, это было в 1971. Теперь она работает на пол ставки, бороздит воды озера Loch Ness, пока лохнесское чудовище в отпуске. Она ебанутая на всю голову – миссис Гребаный Монстр. Официально мы встретились в 1971, но я никогда не был женат на этой женщине. Она была нужна мне как барная стойка, на которую можно было опереться.
— А дети у вас есть?
— O, да. Мое чудо, мое продолжение жизни, это мой Бомбинс. Мой сын. У меня есть дочь и сын, и один приемный сын, от первого брака (Тельмы). Бомбинс – моя копия. На обложке альбома Diary of a Madman, паренек на заднем плане – это мой сын. Моя вторая половина. Его зовут Льюис, но я зову его Бомбинсом. Я придумал ему такое имя, потому что мне не нравятся обычные имена. Я хотел назвать свою дочку Берт Рейнольдс, но моей жене это не понравилось бы.
— Так как же ты ее в итоге назвал?
— Сид.
— А ее полное имя?
— Джессика Starshine Осборн.
— Сколько лет твоим детям?
— Одному 35 …Элиоту 15, моему приемному сыну, такой славный, красивый, гребанный сынок; Джессике 9 лет, а Бомбинсу, кажется, шесть. Я с ними не вижусь, Джессика занимается степом, и она попала в переделку – упала в ванной. Своего 15-ти летнего сына я познакомил с марихуаной. Я сказал ему: «Сынок, уж лучше ты кури травку, чем табак.» Он спросил меня: «Почему, папа?» А я ему: «потому что ты физически не сможешь выкурить столько же самокруток марихуаны, сколько обычных сигарет, ведь табак это коварный наркотик. Ты просто этого не понимаешь. Это такая засада. Попробуй выкурить большой, толстый косяк, ты просто умрешь – свихнешься».
— А ты сам сейчас часто смолишь косячки?
— Очень редко.
— А что так?
— Потому что я реально не могу это контролировать. Я схожу с ума, начинаю драться и творю разные прочие безумства.
— От простого выкуренного косячка?
— Я пью и курю траву. Но алкоголь, мать его, явно перевешивает, это моя главная пагубная привычка. Я пью как последний дурак. — Роб Стюарт назвал марихуану «Наркотиком Вудстока.» Он заявил, что никогда не курил, потому что решил, то трава – это наркотик хиппи. — Ну и мудак же Род Стюарт. Отстойный он какой-то, все это дерьмо, о котором пишут в газетах, о великолепном гребаном леопарде – кожаных штанах. Что, черт возьми, происходит с чертовой Бритт Экланд? Я встречался с Брит Экланд – она просто ебанат.
— И что с ней не так?
— Род Стюарт… я восхищаюсь им как музыкантом. Меня восхищает в Роде Стюарте его мужество, его напор. Вчера ночью я смотрел один видео ролик по телеку, и подумал…круче всех Тина Тернер. И еще одна чертова пышка, Ким Кернес – она была похожа на бесполезный куль с говном, точно. Я встречался с Родом Стюартом в гребанном отеле Loew’s Midtown, что на 48-ой улице в Нью-Йорке. С ними еще был парень по имени Жердяй Джон Балдри – слышал о таком? Он был в розовом костюме, чертов жопошник, гребаный гомик. Это я не о Роде Стюарте. Но, черт возьми, тот парень пытался приставать ко мне. Я говорю: «Отвали, со мной это дерьмо не пройдет.» Это не мое. Отъебись и оставь меня в покое. Я много раз встречался с Родом Стюартом. Я расскажу тебе, кто из них оказался круче всех – это гребаный чувак который играет со Stones, паренек что до этого играл в the Faces.
— Рон Вуд.
— Ронни Вуд. У Ронни Вуда золотое сердце. Я люблю Ронни Вуда.
— А кто тебе еще нравится?
— Мик Джаггер, величайший фронтмен из всех кого я встречал в своей жизни, хотя я никогда не встречался с ним – я не отношусь к тем рок-н-ролльщикам что тусят по этим гребаным клубам и все такое прочее. Я сторонюсь этого, мне же самому дороже. Но хочу тебе напомнить, когда я так характеризую Рода Стюарта, это характеристика на основе того, что о нем пишут. Если бы я верил тому, что читаю. Сегодня я купил чертову газету со статьей о Роде Стюарте, о том, что твориться в его гребаной жизни, что происходило до того как он познакомился с этой женщиной, на которой он теперь женат, что он катится по наклонной и прочее дерьмо. Я могу в это поверить, потому что, если честно, то пережил тоже самое. Я только что пережил травму своего первого развода, но, однако же, продолжаю любить свою бывшую жену. Когда вы разводитесь, это похоже на игры разума, понимаешь? Безумные игры разума; полное безумие. Я понимаю Рода Стюарта, и уважаю это. Сегодня утром, или вчера днем, черт, уже не помню когда именно, я прочитал эту статью и подумал: «… этот парень озвучивает мои мысли.» Мы все смертны – мы все люди. Если мне суждено простудиться, значит, я простужусь. Если ты заболеешь, то перекинешь свою болезнь на меня. Черт возьми, мы все люди, живые люди. И просто поразителен тот факт, что люди считают рок-н-ролльщиков бессмертными. Мы все можем заболеть! Спросите Рода Стюарта: «Сколько дней в неделю ты чувствуешь себя вымотанным?» Уверен, что он вам так и скажет: «Да каждый гребаный вечер.» А потом спросите его: «Сколько раз за долбаный вечер ты чувствуешь себя счастливым?» И он вам ответит: «Да постоянно,» потому что он профессионал! Он — профи! Род, я и чертов Мик Джаггер – Мик Джаггер просто великолепен! Род Стюарт соревнуется с Миком Джаггером; Я тоже с ним соревнуюсь. Мы все фронтмены, верно? Черт возьми, да Мик Джаггер для меня как Бог. Но что касается Пола Маккартни – представляешь, за последние 14-15-ть лет сколько я видел взлетов и падений разных супер групп? С ума сойти! Разных стюартов, маккартни, долбанных джаггеров. Я продолжаю работать. Что в этом такого? Все дело в харизме. Вчера ночью кто-то сказал мне: «Я побывал на концерте the Stones в чертовом Далласе, и они отыграли просто отстойно, но Джаггер наделен самой потрясающей харизмой в мире». Джаггер обладает чертовой харизмой, также как и Роберт Плант. Я гарантирую, что Роберт Плант вернется с группой, которая к чертям собачьим сметет мир. Хватит всяких зеппелинов, я в это не верю. Он соберет совершенно новую группу и даст такого чаду, я уверен: возьмет барабанщиком Кози Пауэлла… Думаю, что он пробьется как и я. Так или иначе, Роберт Плант считает меня законченным психом – наверное, он прав – я соглашусь с этим, я рву жопу ради этого безумия. Он вернется; приедет в Штаты. Не волнуйся. У этого парня просто божественный голос. Я люблю его голос!
— Кто тебе еще нравится – ты уже назвал Тину Тернер, Мика Джаггера, Пола МакКартни, Роберта Планта…
— Чак Берри. Хватит мне болтать попусту, довольно.
Чтобы увидеть новость полностью, перейдите на полную версию страницы